Это был прекрасный погожий денек. Один из тех дней, которые выгоняют на улицу даже тех, кто предпочитает проводить свои дни взаперти и темноте. 

Светловолосая девушка с глазами цвета молодой листвы неспешно прогуливалась по аллеям Киево-Печерской лавры. Ее мысли витали в совершенно разных плоскостях. Часть из них была о ее маленькой квартире, расположенной на Андреевском спуске, в которой она жила вместе со своей бабушкой, вырастившей ее. Часть — о скором поступлении в медицинский институт. 

Помогать людям. Она находила в этом свое будущее призвание. Но до этого момента еще далеко. Год или около того. Сейчас есть время, чтобы немного, совсем чуть-чуть, пожить для себя. Можно бродить по аллеям, радоваться теплым солнечным лучам, скользящим по окружающей зелени, и думать, думать, думать…

Однако, возможность подумать о чем-то далеком и прекрасном быстро ускользнула вместе с быстрым приближением молодого человека, который, судя по всему, пытался догнать ее до того, как она скроется за очередным поворотом аллеи. 

Брюнет. Он был высок, красив, и имел глаза глубокого серо-голубого оттенка. Его звали Жан. Но об этом чуть позже. 

— Девушка! Простите! Не могли бы вы мне помочь? — он довольно неплохо говорил на русском, правда с сильным акцентом. Такой акцент может быть только у одной нации — у французов. 

— Да, а в чем собственно дело? 

— Я на экскурсии, я заблудился. Я не могу найти свою группу туристы, — молодой человек нервничал и путал падежи. 

— Я думаю, что с могу вам помочь. 

  Они направились в сторону монастыря. Где еще, как не в Лавре, можно было потерять целую группу французских туристов. Жан говорил практически без остановки, изредка перемежая русскую речь английскими, французскими, а порой даже немецкими словами. 

— О, простите, я не представиться вам. Меня зовут Жан Дюваль, — после этих слов он галантно протянул ей свою визитную карточку. 

— Лиза. Елизавета, — быстро исправилась девушка, протягивая руку ладонью вниз. 

— О! Это очень по французски! — воскликнул Жан, припадая губами к тонким аристократическим пальцам. 

Вскоре группа была найдена, и Жан присоединился к остальным туристам, внимательно слушавшим историю Лавры. Прощаясь, он все же заполучил ее телефон. И это тоже было очень по французски.  

Конечно, глупо было надеяться, что он позвонит.  Но все же он позвонил. Два месяца спустя. В тот самый момент, когда Лиза практически забыла о нем. 

— Лиза! Здравствуй! 

— Это не Елизавета, — ответил ему незнакомый ранее голос. — Лизонька сейчас в центральной библиотеке. Она готовится к экзамену. Кто ей звонит?

— Это Жан! Жан Дюаваль. Мы виделись с ней на экскурсии. 

— Хорошо, я ей передам. Куда ей перезвонить?

— В Париж. У нее есть мой номер. До свидания. 

Александра Никитична, а именно так звали бабушку Елизаветы, в задумчивости опустила телефонную трубку на рычаг. 

— В Париж? Ну значит, в Париж,  — проговорила она и отправилась на кухню готовить обед. Скоро должна была вернуться внучка.  

Примерно через час после описанных событий домой вернулась Елизавета. Она быстро умылась, обняла бабушку и села обедать. После того, как суп был съеден, а чай еще не выпит, Александра Никитична, как бы совершенно между прочим, обронила:

— Сегодня тебе звонил Жан Дюваль, из Парижа. 

— Жан? Из Парижа?!

Самое время было бросаться к телефону и набирать далекий Парижский номер.  Но это было решительно невозможно. Карточка Жана была безвозвратно утеряна. Пометавшись весь день по своей маленькой квартире, Лиза отказалась от ужина и ушла спать на два часа раньше обычного. Заснуть ей тоже не удавалось. Мысли, такие разные, не давали ей покоя. Вот ей грезится залитый дождем парижский парк, вот Эйфелева башня лениво нежится в утреннем солнце. 

  Внезапно раздался телефонный звонок. Лиза вскакивает с кровати, выбегает в коридор, срывает с рычага тяжелую телефонную трубку, и слышит только длинные, недоумевающие, телефонные гудки.  Надо же было такому присниться. Она возвращается в комнату и засыпает уже без сновидений.

Наступило утро. На редкость пасмурное для этого времени. Лиза проснулась без настроения и, также, совершенно без настроения, отправилась на работу. Она работала помощником цветочницы в первую половину дня, а потом отправлялась в библиотеку. 

  Вечером Жан не позвонил. И следующим тоже. И даже через пять дней звонка все не было. Елизавета практически смирилась с тем, что ей, наверное, не суждено больше услышать Жана Дюваля, как через две недели тишину вечера нарушил требовательный телефонный звонок. 

— Добрый день, — Жан начал говорить по-русски чуть лучше, чем в их первую встречу, —  позовите пожалуйста Елизавету. 

—  Здравствуй, Жан, это я! Я слушаю! 

— Лиза! Я лечу в Киев! Через две недели! 

Иногда, даже в этом мире случаются чудеса. Ровно через две недели, как и обещал, Жан Дюваль прилетел в Киев. 

Жан был потомком русского эмигранта, который сумел обогнуть железный занавес и переехать во Францию вместе со своей беременной женой. Жан родился в предместье Парижа. Об отце Жан сохранил только светлые детские воспоминания, которые с годами становились все более блеклыми. Тот умер, за десять дней до десятилетия Жана.  Мать так и не вернулась на историческую Родину. О Советском Союзе, Украине и, в частности Киеве, Жан знал только по рассказам матери. Заочно влюбленный в этот город, он отправился на экскурсию в Киево-Печерскую Лавру. 

Все это Жан Дюваль рассказывал Лизе, пока они неспешно прогуливались по аллеям Лавры, скрываясь от мелкого дождя в, пока еще густой, листве деревьев. 

Пробыл в Киеве две с половиной недели. Через три месяца он прилетел снова. Бабушка Елизаветы по достоинству оценила выбор внучки. Жан был умен, красив и, отнюдь, не беден. Лизе нужно было уехать. Что ее ждало здесь? Только бедность. А любовь к Родине можно унести с собой. Да и хранить о родном Киеве теплые воспоминания гораздо приятнее, чем в пятьдесят лет вспоминать нищенскую зарплату. Учиться можно и там. Однако сами молодые люди пока не рассматривали тему отъезда. 

Гром грянул именно тогда, когда его ждали меньше всего. За две недели до вступительных экзаменов в институт, к которым Лиза усердно готовилась, Александра Никитична попадает в больницу. Врачи говорят: сердце, возраст. В это время в Киев снова прилетает Жан. Они вместе, практически не отходя, дежурили у кровати бабушки. Чуда не произошло. Бабушка Елизаветы скончалась, так и не придя в сознание. 

Вступительные экзамены были с треском провалены. Елизавета свалилась в глухую, беспросветную депрессию. Она не хотела есть, практически не спала, несколько раз забывала перекрыть газ, так что соседи едва не вызвали спасателей. Девушка все еще не верила в смерть бабушки. Пустая квартира угнетала ее. Привычный мир треснул, хотя внешне мало что изменилось: вот на столе стоит вазочка из тонкого фарфора, заполненная любимой бабушкиной карамелью, сиротливо лежал недовязанный носок, пронзенный костяными спицами, небольшой столик все еще щеголял строго накрахмаленной скатертью. Лизе постоянно казалось, что вот-вот бабушка выглянет с кухни и позовет пить чай с ее любимыми сушками с маком. 

Жан старался быть с ней постоянно, видя, что улучшения не наступает, он решается на отчаянный шаг.  

Переговорив с матерью, он делает Лизе предложение, многократно извиняясь за то, что это происходит в самый неподходящий момент. Она думала ровно четыре дня. На пятый —   Елизавета дала свое согласие. Вся подготовка к отлету в другую страну заняла две недели. Ровно столько понадобилось Жану, чтобы, использовав все свои связи, получить разрешение на въезд в страну для Елизаветы. Все вещи, которые девушка увозила во Францию, уместились в два чемодана, один из которых был полностью забит книгами. 

 Франция. Париж. Они прилетели поздно ночью, когда большинство приличных французов уже спали. Первый час полета Лиза заворожено смотрела в иллюминатор, но потом ее сморил сон. Девушка открыла глаза только после того, как самолет мягко коснулся земли. 

Их встретил друг и коллега Жана. Дорогу до дома Лиза запомнила плохо. Хотелось спать. Жан жил с мамой в пригороде Парижа. Это был небольшой дом из коричневого кирпича, с белой каменной трубой на серой крыше, покрытой аккуратной черепицей. Вокруг дома росла аккуратно постриженная живая изгородь, прямо за окнами спальни раскинулась нежная сирень. На небольшой территории, прилежащей к дому, был разбит маленький ухоженный садик, в котором мама Жана разводила розы. 

Лиза с первого взгляда понравилась будущей свекрови. Маму Жана звали Кларис, по крайней мере во Франции, там, на давно покинутой Родине, она была просто Кларой. Кларис была сдержанной женщиной средних лет, которая очень мало говорила, зато была прекрасным слушателем. Приехав во Францию, она устроилась работать учителем русского языка в пансион для девушек. Там она работала и по сей день. Она редко вспоминала о Киеве. А в те моменты, когда вспоминала, рассказывала в основном о природе, церквях и архитектуре. О людях и жизни там она не говорила вовсе. 

Отношения с Лизой у нее были довольно хорошие. С ней она могла говорить о Родине, обсуждать проблемы той страны. Лиза в свою очередь охотно рассказывала о переменах, которые произошли со времени отъезда Кларис.

Елизавета поселилась в спальне на втором этаже. Это была комната со стенами светлого фиолетового оттенка. В центре комнаты стояла большая круглая кровать, возле стены стояло трюмо, а возле большого окна, в которое был виден сад и большая сирень, стоял аккуратный письменный стол. 

Через месяц после приезда, Лиза устроилась на работу санитаркой в городской больнице. Она так и не оставила мечты со временем стать врачом. 

Хотя свадьба была делом решенным, точной даты пока назначено не было. Лиза твердо решила носить траур по бабушке ровно год и ни днем меньше. Жан и Кларис отнеслись к этому с пониманием. Переезд во Францию, необходимость учить язык и искать работу постепенно отвлекли Лизу от смерти бабушки. Примерно через одиннадцать месяцев ей приснился сон, в котором они с бабушкой гуляли по Киево-Печерской Лавре, а потом пили чай с сушками в их маленькой квартирке на Андреевском спуске. Александра Никитична много улыбалась и рассказывала Лизе разные истории, в самом конце сна, незадолго до побуждения, она подошла к внучке, взяла ее за руку и пожелала ей счастья с Жаном. На этом сон Лизы кончился. Она проснулась с чувством давно забытой легкости. Чувство вины отпустило ее. Пришла пора новой жизни. 

Жан Дюваль был ювелиром, поэтому обручальные кольца молодоженов были самой тонкой работы. Невеста предстала в нежнейшем серебристо-белом платье из тонкого шелка, отделанного испанским филигранным кружевом. Молодые решили самостоятельно организовать свою свадьбу, и у них это получилось блестяще. Изящные кареты, запряженные прекрасной парой лошадей, подвозили гостей ко входу ресторана Алана Дюкаса, одного из самых модных парижских ресторанов в этом сезоне. Список гостей состоял из сто одной фамилии. Среди приглашенных были родственники, коллеги и друзья Жана, подруги Кларис, а также друзья и коллеги самой Лизы, которая успела обзавестись довольно широким кругом знакомств. Говорят, что среди гостей даже была пара газетчиков. 

Примерно через полгода случилась желанная беременность. В день, когда стало все известно, Жан был в отъезде. Муж должен был вернуться примерно через три недели, и все это время, Лиза, которая недавно получила французский паспорт и звалась теперь Элизабет, думала, как лучше сообщить Жану такую волнительную и торжественную новость. Когда Лиза обо всем сообщила супругу, он стал самым счастливым человеком. Во всяком случае, так говорил он сам. 

Беременность протекала, на удивление, легко и спокойно. Лиза регулярно проходила всех положенных в данном положении врачей. За одним исключением. Она категорически отказывалась делать УЗИ. Свое нежелание, она объяснила тем, что верит приметам, а раньше все рожали и без всякого УЗИ. В конце концов и Жан, и свекровь смирились с ее желанием. Несмотря на суеверия, имя для ребенка выбрали заранее. Анна-Мария. Элизабет была уверена,  что у нее будет дочь. Материнское сердце не обмануло. У нее действительно родилась дочь. Даже две. Имя Анна-Мария пришлось поделить на двоих. Теперь в доме Дюваль жили две новорожденные девочки Анна и Мария Дюваль. 

Девочки были очень похожи, хотя существовало много черт, которые отличались просто кардинально. Анна была активным, в меру любознательным ребенком. Любые игры ей были в радость. Мария росла более спокойной и тихой девочкой. Она могла часами сидеть одна или рассматривать какую-нибудь книжку. Со взрослыми она общалась очень сдержанно, особенно не доверяя им. Всю свою любовь и привязанность она отдавала сестре. 

Как только Лиза перестала кормить дочерей, девочек переселили в просторную и светлую детскую. Воспитанием детей плотно занялась Кларис и только что нанятая гувернантка. По происхождению она была француженкой со славянской душой. Проще говоря, она была потомком русских эмигрантов в третьем поколении. Ей было чуть больше сорока. Тот самый возраст, когда думать о материнстве уже поздно, и когда просыпается инстинкт заботы о внуках. Ни детей, ни внуков у нее не было. Именно поэтому, девочки стали для нее самыми родными. 

Когда девочки научились говорить и ходить. Родители приняли решение, что им необходимо получать разностороннее образование. Оливия, так звали их гувернантку, настояла, чтобы девочкам позволили заниматься тем, что им больше по душе. Так Анна стала посещать детские уроки верховой езды, а Мария детский хор и воскресную школу. 

Так они росли. Анна веселый, шумный и хорошо физически развитый ребенок, и тихая, спокойная Мария. Обладательница пытливого ума и прекрасного голоса. Чем старше становились сестры, тем очевидней становились их различия. Но еще более очевидно, что они отлично дополняли друг друга. Там где Марии не хватало смелости, появлялась Анна. А там, где требовалась смекалка всегда первой была Мария. Со временем она стала Мэри. Так звали ее все домашние. 

Их детство протекало, как у всех счастливых детей успешных родителей. До того самого дня, когда девочек необходимо было везти в стоматологическую клинику для установки детских зубных пластинок. У девочек уже начали меняться молочные зубы, а Елизавета все же была медиком и очень пристально следила за здоровьем своих детей. 

Это был обычный веселый солнечный денек. Жан как раз закончил установку детских кресел на заднее сидение нового автомобиля. Мария, как всегда, спокойно и тихо подошла к машине и устроилась в креслице. Анна не хотела ехать с самого утра. И если с утра ее плохое настроение еще как-то можно было укротить, то к моменту отъезда она бесновалась как маленький вулкан. 

— Я не хочу носить во рту железки, — кричала она, топая ногами и отмахиваясь от убеждений матери. 

Через полтора часа препирательств и слез армия взрослых потерпела окончательное и бесповоротное поражение. Жан махнул рукой и сказал, что они отвезут Анну на следующей неделе. 

— Но учтите, юная мадемуазель, что сегодня вы будете наказана, а ваша сестра после посещения дантиста отправится есть вкусное фисташковое мороженное. 

Анна показала отцу язык и убежала. Фисташковое мороженное стало аргументом, которое практически погасило ее бунт. Но сдаваться на милость взрослых было слишком обидным поражением, поэтому она тихо сидела на чердаке, провожая взглядом родительский автомобиль, который неспешно катился в сторону ее любимого фисташкового мороженного.

В тот день Анна практически не могла заняться ничем интересным. Ей не нравилось абсолютно все, что происходило. Ограничившись тем, что спрятала бабушкины очки, она отправилась спать в комнату, которую делила с сестрой. 

Кларис спешно уехала по каким-то своим делам, и Анна осталась вдвоем с Оливией, что было не так уж и плохо, потому что няню она любила ничуть не меньше (а иногда даже больше) бабушки, у которой совершенно ничего нельзя выпросить, если отец вдруг решал ее наказать. А наказывать Анну приходилось не так уж и редко. Не по годам активная, она заставляла домашних жить в своем собственном непредсказуемом ритме. Оливия была совсем другой. Строгой она бывала первые двадцать минут, а потом покоренная чистыми детскими глазами и аккуратными кукольными кудряшками, она позволяла Анне делать все, что ей заблагорассудится. 

Так было всегда. Но только не в тот день, когда родители решили везти их к дантисту. В тот день Анна заперлась в своей комнате и проплакала практически весь день. И, нет, фисташковое мороженное здесь было совершенно не при чем. Девочку терзало еще не знакомое ей тягостное предчувствие. Ближе к вечеру, ожидая возвращения родителей, она причесалась, заплела, обычно в беспорядке распущенные, волосы в тугой хвост и отправилась к Оливии. 

Няня сидела в саду и читала очередной любовный роман. Анна по-свойски забрала у нее книжку и уселась на колени, спрятанные под консервативной плиссированной юбкой. Она немного задумчиво помолчала, а потом произнесла:

— Вот увидишь, Оливия, случится нечто скверное. 

Через много лет гувернантка часто вспоминала тот отрешенный взгляд и голос, уверенный в неизбежности неприятностей. 

Кларис вернулась уже под вечер и села смотреть телевизор, немного удивившись столь долгому отсутствию детей. Ближе к десяти вечера раздался телефонный звонок, тревожной трелью пропоровший тишину. 

— Это дом Дюваль?

— Да, кто говорит? — Кларис была слегка удивлена тем, что звонивший интересовался кому именно он звонил. 

— Это сержант полиции Эндрю Арк. Вы знакомы с Жаном Дюваль?

— Разумеется, это мой сын. А что, собственно, произошло?

— Мне очень жаль, мадам. Сегодня на Сентжерменском шоссе произошла авария. Жана  и Элизабет Дюваль спасти не удалось. Но их дочь, Мария, осталась жива, она находится в больнице…

Идеальный мир, который Кларис строила для своей семьи столько лет рухнул в один миг. 

— Диктуйте адрес. 

Она приехала в больницу, когда время давно перевалило за полночь. Первое, что она сделала — это попросила отвести ее к внучке. Девочка была в реанимации, но врачи были уверены, что она выживет. Травмы были, но большинство из них не настолько серьезны, чтобы всерьез угрожать жизни. Как это не смешно, ребенка спасло детское кресло. 

  Тела Жана и Элизы она сначала узнала только по обручальным кольцам с монограммой дома Дюваль. 

Санитар, сопровождавший ее, уверял, что смерть наступила практически мгновенно. Да и какая теперь разница? Слез не было. Сердце было пересушено потерей. Оставался самый главный вопрос: выживет ли Мэри, и что сказать Анне. 

  Она поехала домой, и впервые за много лет ее остановил полицейский за превышение скорости. Кларис не была пьяна, но два стакана виски все равно не разрешали управлять автомобилем. 

— Мадам, вы пьяны. Вам нельзя за руль. Я вынужден вызвать сотрудников полиции и доставить вас в участок. 

— Пять часов назад я потеряла сына и невестку. Моя десятилетняя внучка находится между жизнью и смертью. Вы всерьез думаете, что я боюсь полицейского участка?

Он молча протянул ей квитанцию для оплаты штрафа. 

 — Аккуратнее на дороге, мадам. 

Она сухо кивнула и вдавила в пол педаль газа. Дома все уже спали. Решив, что сейчас совсем не подходящее время для такой новости, она не стала никого будить, а молча откупорила бутылку виски и просидела до утра в своей спальне, перебирая фотографии и стараясь никого не разбудить рвущимися наружу рыданиями. 

В четыре часа утра Анна ворвалась в комнату бабушки. 

— Где мама и папа?

Кларис сделала настолько глубокий вдох, словно пыталась вместе с воздухом комнаты вдохнуть в себя как можно больше мужества. 

— Их больше нет, Анна. Мама и папа больше никогда не приедут, — мужество изменило ей. Женщина уже не могла сдержать рыдания. 

К ним в комнату запыхавшись вбежала гувернантка. О том, что случилось, она узнала раньше Анны. И она, и Кларис хотели оттянуть страшное известие на потом. Но потом, они решили, что Анна имеет право знать. И она узнала. 

Девочка восприняла эту новость с окаменевшими глазами. Она молчала порядка двадцати минут, прежде, чем набралась сил задать второй страшный вопрос. 

— А Мэри? Что с Мэри?!

Кларис не могла говорить. Она просто раскаивалась из стороны в сторону, обхватив себя руками. Понимая, что надо довести начатое до конца Оливия обняла Анну за плечи и произнесла:

— Мы надеемся, что она выживет. 

Больше Анна не сказала ничего. Она, молча, развернулась и пошла в свою комнату. Через несколько минут скрипнул ключ, заперший дверь в детскую. В самый первый, но, увы, теперь не единственный раз, Анна решила побыть одна. 

Похороны состоялись через неделю после трагедии. Марии на них не было. Врачи уверяли, что угрозы для жизни уже нет, но в себя она может прийти не скоро. Или не прийти вообще.  

Мария пришла в себя спустя два месяца после трагедии. Врачи сказали, что ходить она вряд ли сможет. Кроме того, девочка все еще находилась в сильном стрессе, а ее состояние требовало лечения. 

Анна практически перестала посещать школу, она старалась как можно больше времени провести в палате сестры. Иногда она начинала рассказывать ей о том, как прошел ее день, но видя, что Мария сразу мрачнеет, она замолкала и просто сидела, держа ее за руку. 

  Как только врачи разрешили Мэри вставать, ей сразу де привезли детское инвалидное кресло с моторчиком. Кресло двигалось само и управлялось с пульта, что сильно облегчало передвижение на нем. Этот подарок немного развеселил Мэри, но вскоре она не справилась с управлением и врезалась в стену. После этого ей было разрешено передвигаться на кресле только в сопровождении кого-то из взрослых. 

Через сорок дней после того, как Мария пришла в себя, ее выписали из больницы, и родным разрешили забрать ее домой, при условии, что они будут регулярно приезжать на физиотерапию, чтобы хотя бы попытаться восстановить способность самостоятельно передвигаться. 

Ходить в обычную школу Мэри отказалась. Она начинала плакать и умолять оставить ее в покое, при каждой попытке отвезти ее в школу, в которой они раньше вместе учились с сестрой. Со временем, Кларис решила, что самым правильным будет найти для Марии учителя, который сможет обучать ее на дому. 

Примерно через полгода домашнего обучения Мэри, к ней присоединилась и Анна. Она хотела поддержать сестру, а учитель сказал, что так предметы будут даваться гораздо легче и эффективнее. 

Жизнь потекла относительно размеренным чередом. Она, жизнь, не была ни плоха, ни хороша. Она была практически обычной жизнью других людей. Во всяком случае пока у Мэри не началась жуткая аллергия на солнце. Из-за постоянного приема сложных медикаментов в ее организме перестал вырабатываться витамин D и начались проблемы с меланином. Врачи посоветовали избегать попадания солнечных лучей на кожу. Теперь Мария могла носить только закрытую одежду и держаться в тени. 

Постепенно, она перестала общаться со сверстниками, оставив рядом с собой только Анну, которая, наоборот, любила шумные компании и людные места. Временами Марии приходилось проводить одной много часов в ожидании сестры с очередной прогулки. Заметив это, Анна, старалась возвращаться пораньше и проводить с сестрой больше времени.  Она пыталась поставить ее на ноги, предлагала ходить одершись на нее, но толку не было. Однажды Мария даже неудачно упала и сильно ушибла спину, после чего врачи строго настрого запретили попытки самостоятельной реабилитации. 

Вечерами Мэри часто сидела у камина, который растапливали специально для нее, и подолгу смотрела на потрескивающие поленья.  Весной и летом жить ей было гораздо проще. Ведь она могла самостоятельно, только под присмотром няни, передвигаться по дому и саду. Осенью же мешал дождь, из-за которого приходилось крепить к креслу зонт, а зимой передвигаться сама она не могла вовсе из-за холода и снега. 

Отрезанная от мира Мария полюбила читать. Вначале она читала только детские книги с картинками, чуть позже начала самостоятельно читать Библию для детей. По ее просьбе, ее и Анну возили на машине в ближайшую церковь, где Мэри с интересом слушала и наблюдала за всем, что происходило вокруг. Анна же в такие дни старалась куда-нибудь уйти, и тогда ей удавалось избежать поездки в церковь. 

Чем старше становились девочки, тем больше Кларис замыкалась в себе. Сбережения семьи таяли, как первый снег жарким солнечным днем. Через год после начала лечения Марии, деньги практически кончились, а надежда поставить внучку на ноги так и не появилась. 

Когда девочкам исполнилось четырнадцать состояние семьи Дюваль иссякло. Чтобы выиграть время, Кларис продала современное кресло Марии, отдав ей взамен антикварное кресло из красного дерева, обитое бархатом. Это кресло ранее принадлежало деду Марии, и после его смерти Кларис думала, что оно пригодится ей самой, но, увы, судьба распорядилась так, что внучка оказалась прикованной к нему раньше бабушки. Нельзя сказать, чтобы  Мария обрадовалась такому подарку. Но выбора у нее все равно не было, а передвигаться было надо. 

Вырученных средств хватило меньше, чем на месяц. После этого пришлось отказаться от частного учителя и вернуть девочек учиться в обычную школу. Платить зарплату Оливии, они также больше не могли, но она все равно оставалась с ними, крепко привязанная любовью к девочкам. 

Чтобы хоть как-то вырваться из безденежья, Анна нашла себе работу. После школы она помогала выгуливать собак и прибиралась в соседней парикмахерской. Денег все равно не хватало. Все полученные средства расходились на еду и лекарства для Мэри, которая практически перестала общаться с окружающими. После возвращения в обычную школу, она сказала родным не более ста слов за несколько месяцев. А в последнее время все свои пожелания она передавала через сестру, с которой общалась более охотно. 

Одним воскресным утром, когда вся семья собралась к завтраку, в столовую приехала Мэри, хотя обычно она предпочитала есть одна в своей комнате. Мэри придвинулась к общему столу, выпила чашку кофе и произнесла:

— Я давно хотела с вами поговорить, но не решалась. Дело в том, что я хочу уйти в монастырь. 

Услышав это, Кларис уронила чашку, разлетевшуюся на мелкие осколки. 

— Это невозможно, — впервые за долгое время бабушка говорила с ней сухо и строго. 

— Я же вижу, что я стала для вас обузой!

— Ну раз ты это видишь и понимаешь, то тебе стоило бы быть благодарнее за то, что сестра делает для тебя. Все мы делаем для тебя!

Произнеся эту тираду, Кларис вышла из столовой и громко хлопнула дверью своей спальни. Мария, пожав плечами, попросила сестру проводить ее до их комнаты. Анне совершенно сейчас не хотелось оставаться с ней, но отказать она также не могла. 

Когда девушки остались вдвоем, Мария произнесла:

— Ты тоже считаешь меня не благодарной?

— Нет, что ты, Мэри!

— Не ври мне, Анна. У тебя это плохо получается. Ты думаешь мне легко каждый раз видеть, как вы опускаете глаза при моем появлении? Думаешь, мне было легко простить тебя?

— Простить меня? За что? Что я сделала тебе плохого?!

— Ты должна была ехать с нами в тот день, но тебя не было. В итоге, мама и папа погибли. Я осталась уродом, с которым стыдно выйти на улицу, а ты бегаешь по дискотекам. У тебя есть друзья, Анна. У меня же нет никого кроме тебя. Но я простила тебя. А теперь иди. Дай мне побыть одной. 

Прошло несколько дней, прежде чем девочки помирились. С каждым днем в дом прибывало все больше уныния. Беда не приходит одна. Измученная постоянными стрессами Кларис попала в больницу. Врачи поставили диагноз инфаркт. Несколько дней она провела в коме.  В момент, когда Анна сидела у кровати бабушки, сердце Кларис остановилось. 

Сестры Анна и Мария Дюваль остались одни. Через несколько месяцев у Оливии получилось оформить над ними опекунство, но денег на жизнь во Франции не осталось. На семейном совете было принято решение продать дом во Франции и квартиру, принадлежавшую маме и перебраться в Россию, где у родственников Оливии был небольшой дом, в котором они смогли бы жить первое время. 

Дом этот располагался в одном из дачных поселков городского типа, которые были популярны в Советском Союзе. Домик был двухэтажным и достаточно теплым. А на территории был даже небольшой бассейн, который правда так давно никто не чистил, что он с легкостью мог сойти за искусственный пруд.  

Наверху были две прекрасные комнаты, которые идеально подходили для девушек, но из-за отсутствия пандусов или любых других приспособлений для передвижения инвалидного кресла, Мария не могла там жить. Ей пришлось занять комнату на первом этаже, которая больше подходила для взрослого человека, чем для молодой девушки. Она очень расстроилась, но выбора не было. 

Анна ездила учиться в Москву. Полчаса на утренней электричке и сорок минут в метро. Учеба давалась ей довольно легко,  так как живя во Франции ее родители довольно много времени уделяли образованию дочерей. В свободное от учебы время Анна стала давать уроки французского. Работа репетитором довольно неплохо оплачивалась. 

Мария же продолжала обучаться на дому. Правда не с частным учителем, а в обычной школе, но по удаленной программе с помощью интернета. 

Оливия устроилась на работу няней в одном из соседних коттеджей. Она находилась  со своими воспитанниками с девяти утра и до девяти вечера, а потом шла домой, куда после учебы и подработки возвращалась Анна и где ждала Мария, которая занималась небольшой уборкой и приготовлением обеда, после того как заканчивала слушать школьный курс. 

Так или иначе жизнь потихоньку налаживалась. У Анны начали появляться первые поклонники, которым она, правда, не предавала большого значения. Однажды она пришла домой в особенно приподнятом настроении. Мария хмуро посмотрела на нее и сказала:

— Знаешь, то что ты делаешь с этим парнем — это неправильно. 

Анна чрезмерно удивилась и спросила:

— Сестренка, я не понимаю, о чем ты? 

— Когда он обнимает тебя, я чувствую его руки у себя под кофтой. Я уже давно чувствую, даже на расстоянии, когда тебе хорошо, а когда плохо. Странно, что ты сама еще не чувствуешь этого. Хотя, наверное, это потому, что мне всегда плохо. 

— Знаешь, он особенный. Я уверена, что у тебя тоже скоро кто-нибудь появится. 

Мария грустно улыбнулась. 

— Давай не будем обманывать себя, — она вздохнула и поехала к бассейну, у которого любила сидеть в последнее время, — Тебе нравится этот пруд?

— Знаешь, когда-нибудь я планирую сделать из него бассейн. Тем более, что это несложно. Достаточно просто его вычислить. 

— А мне нравится так. Мне спокойно, когда я сижу у воды. Сюда можно будет посадить кувшинки. 

Анна пожала плечами и ушла в дом. На следующий день она собиралась пойти в кино со своим избранником, но за полчаса до сеанса у нее дико разболелась рука, и она отправилась домой, где выяснилось, что Мария сильно обожгла руку.

  Однажды вечером у Анны началась депрессия. Она отказалась от ужина, а на следующий день не поехала ни на учебу, ни на занятия с учениками. Когда Мария решила узнать, что случилось, Анна пожаловалась ей на дурные предчувствия, которые начали мучать ее прошлой ночью. 

— Знаешь, Мэри, тогда давно, пока мы жили во Франции, я ведь тоже чувствовала тебя на расстоянии. Просто потом мы выросли и отдалились друг от друга. Это неправильно. Я хочу, чтобы ты знала, что я тебя люблю несмотря ни на что. 

— Знаю. Я тебя тоже люблю, сестра. 

— Ну так вот. В тот день, когда случилась та авария, меня мучили такие же предчувствия. Береги себя. Мне кажется, что случится нечто скверное. 

Через неделю Мария утонула. Ее тело нашли в бассейне. Полицейские выдвинули версию, что она сидела у бассейна, как обычно любила это делать, но колеса инвалидного кресла соскользнули, и она упала в бассейн. Выплыть она не смогла. Ее Библия также была найдена возле бассейна, раскрытая на середине. Так как Мэри была глубоко верующей, то версию суицида отмели сразу. Через неделю это дело закрыли, и родным разрешили забрать тело. 

После гибели сестры Анна заперлась у себя в комнате и не выходила из нее около недели. У девушки началась депрессия. Ее начали мучать кошмары. На девятый день после смерти Марии, Анна увидела сестру во сне. Во сне Мэри выглядела просто ужасно: бледное от утопления лицо, растрепанные длинные черные волосы, которые никогда уже не просохнут. Несмотря на свой ужасный вид, Мария успокаивала сестру, уверяя, что здесь ей гораздо лучше, она может передвигаться без посторонней помощи и узнала много новых вещей. 

После этого сна Анна вышла из своей комнаты и постаралась начать новую жизнь, но боль потери была еще слишком свежа. Про то, что сестра ей снилась Анна не рассказала даже Оливии. 

На следующий день она отправилась на кладбище на совсем свежую могилу сестры. Памятник можно поставить только через год после похорон, поэтому сейчас могилу Марии обозначала лишь скупая пластиковая табличка с указанием имени, даты рождения и даты смерти. 

— Здравствуй, Мэри, не знаю слышишь ты меня или нет. Я даже не уверена в том, что ты здесь. 

— Слышу. И я здесь. В ближайшие сорок дней я только и буду, что тут, — голос сестры зазвучал у Анны прямо в голове. — Кстати, тебе достаточно просто думать. Вовсе не обязательно говорить вслух. Ты привлекаешь слишком много внимания. 

— Значит загробная жизнь все-таки существует, — подумала Анна. 

— Каждому воздастся по вере его, — тихо произнесла (произнесла ли?) Мария. 

— Мэри, как ты умерла?

— Я утонула. 

— Ты же не утопилась, нет?

— Знаешь сестра, нельзя сказать, что моя жизнь была сильно счастливой, но это же ведь не повод отказываться от нее, верно? Я не топилась. Это был несчастный случай, как любят говорить в полиции. Я потянулась за упавшей библией и соскользнула в воду вместе с этим дурацким антикварным креслом. Вытащить меня было некому. Но не бойся, я никого не виню.  

— Мэри, ты видела маму и папу? А бабушку?

— Нет. Пока нет. Прошло слишком мало времени после моей смерти. Думаю, что смогу с ними встретиться через сорок дней, когда меня уже не будет тут. 

— Не будет? А где ты будешь?

— Не знаю. Уверена, что не здесь. Что-то поменяется. Обязательно должно поменяться. 

Теперь Анна могла общаться с сестрой практически постоянно. На кладбище это давалось более просто. На расстоянии сложнее, но все же они могли общаться. При жизни Марии девушки и не думали, что у них так много тем для обсуждения. 

Анна перестала носить траур по сестре и вернулась к учебе и работе. Однажды вечером она пришла домой и отправилась прихорашиваться, предупредив Оливию, что останется у подруги. Когда она вошла к себе в комнату, то увидела Марию, присевшую на край кровати. С волос сестры сбегали капли воды, которые разбиваясь об пол не оставляли следов. Каждый раз, когда она видела Мэри, Анне приходилось подавлять нотки ужаса. 

— Куда ты собираешься?

— К подруге, — отмахнулась Анна и начала расчесывать длинные темные волосы. 

— Не ври мне, — в голосе Мэри (в голосе ли?) послышались сердитые нотки. 

— Хорошо. У меня свидание. 

— Не ходи. 

— Почему?

— Мне кажется, это может плохо закончится. 

— Брось. Ничего плохого не случится. 

— Я пойду с тобой. 

— Нет!

— Почему? Никто кроме тебя не может ни видеть, ни слышать меня. 

— На свидания не ходят втроем. 

— Ты просто боишься, что я увижу нечто такое, чего мне видеть и знать не следует, верно?

— Думай, что хочешь Мэри!

— Я пойду с тобой. Я немного побуду, уверую в то, что с тобой все будет в порядке, и тогда уйду. Ты меня даже не заметишь. Договорились?

— Ладно. 

Через час Анна вышла из такси возле небольшого уютного ресторана. Мэри была с ней. 

— Боже!!! Какой он старый и толстый!- в ужасе воскликнула Мария, увидев кавалера сестры. 

— Шшш! Замолчи, это ректор моего института! Я хочу туда поступить, понимаешь ты?

Призрак сестры примирительно поднял руки в знак поражения. 

— Здравствуй, Анна, ты прекрасно выглядишь — голос у мужчины был спокойный, но беспокойный взгляд маслянистых глаз н оставлял в покое Марию, неусыпно следившую за сестрой. 

— Здравствуйте. 

— Присаживайся, что ты будешь пить? Вино, может шампанское?

— Только чай,  спасибо. 

Мужчина нахмурился, но ничего не сказал. Через пару минут официантка принесла бокал коньяка, заказанный ранее и ушла, чтобы принести чай. 

— Петр Евгеньевич, разве вы не за рулем?

— Я на машине, а что?

— Тогда вам ре стоит пить. 

Он досадливо отмахнулся, показывая, что это мало его волнует, и спросил почему Анна так переживает из-за автомобиля.

— Мои родители погибли в автокатастрофе. Давно. Мы еще жили во Франции. 

Ректор ухмыльнулся, но быстро вернул на лицо скучающее выражение.

 — Значит, ты — сирота?

— Нет, у меня есть Оливия, она мой опекун, и сестра. Была сестра. — поправилась Анна. 

— Хм и ты хочешь учиться в нашем институте. Как я полагаю, бесплатно. 

— Я боюсь, что у меня нет средств на оплату обучения. 

— Пересядь на другой стул! Быстро! — Мария почти кричала, но никто кроме Анна ее не слышал. 

Через мгновение после того, как Анна пересела, рука мужчины опустилась на то место, где только что было колено девушки. 

— Петр Евгеньевич, может вам действительно не стоит пить? — Анна справилась с волнением, охватившем ее, и сделала голос ровным. 

— Да, наверное, ты права, — он подсел ближе. — Так вот, насчет института. Я мог бы тебе помочь, если хочешь. 

Он как бы случайно задел стакан воды,  упавший на стол и заливший юбку Анны.

 — Ах, как не хорошо вышло! Наверное мне действительно хватит пить, дай я тебе помогу, — сказал он, положив две руки на колени девушки и сжав их, делая вид, что вытирает воду.  

— Ничего страшного, все в порядке, это просто вода. Сейчас высохнет, -Анна пыталась стряхнуть с себя его руки. 

 — УХОДИ!!! — заорала Мэри. 

— Высохнет? Нет, не думаю, — произнес он, схватив Анну за руку, когда она пыталась встать. — Сиди смирно.

— Ваш чай, — официантка аккуратно поставила на сто фарфоровый чайник. — Все в порядке? — спросила она поймав испуганный взгляд Анны. 

— Да все, отлично! Привнесите счет, быстрее, если можно! — Петр начинал злиться. 

— Что вы делаете?! — Анна была в ужасе. 

— Вылей на него чай! — Мэри была здесь и пыталась помочь сестре. Трясущимися руками Анна налила горячий чай в тонкую фарфоровую чашку и, поднеся к губам, вылила на руки ректора. Мужчина взвыл и отнял руки от колен. — БЕГИ!!! — Мария была в ярости. Анна встала и быстро направилась к выходу. Выйдя на улицу она со всех ног побежала в сторону остановки, прыгнула в такси и только потом вспомнила о сестре. 

— Сестренка, ты тут? — подумала Анна. Мэри молчала. Анна начала беспокоиться. Вдруг Мэри отстала? — Мэри? — тихо, но вслух спросила она и поймала на себе удивленный взгляд таксиста. 

— Я здесь, — неохотно отозвалась Мария. — Я предупреждала, что эта идея плохо закончится. 

Анна молча кивнула, понимая что сестра права. Остаток дороги они проехали молча. Войдя в дом, Анна побежала в душ, надеясь смыть все переживания, а потом без сил упала в кровать и заснула тяжелым сном без сновидений. 

Следующие несколько дней прошли относительно спокойно. Анна беспрекословно слушалась призрак сестры, которая заранее предупреждала о грозящих неприятностях. Мэри даже один раз помогла Анне выбрать правильные варианты ответов в тесте на экзамене по предмету, к которому Анна совершенно не была готова. В самом деле, что стоит призраку посмотреть ответы, написанные преподавателем на листочке бумаги?

Но чем больше времени проходило, тем больше сглаживался из памяти тот досадный инцидент. Анна осмелела настолько, что снова перестала слушать разумные предупреждения куда более осторожной Мэри. 

Анна припозднилась у подруги и возвращалась домой довольно поздно. Внезапно она услышала голос сестры, заглушивший музыку, льющуюся из наушников. 

— Не сворачивай на ту улицу, по которой ты обычно ходишь. 

— Давно ты здесь? 

— Давно. Иди прямо и никуда не сворачивай. Так будет безопаснее. 

— Брось, я хожу тут каждый вечер. Это самый короткий путь до нашего дома. 

Мария пожала плечами и растворилась в воздухе, но Анна чувствовала, что сестра все равно находится где-то поблизости. 

Через несколько минут до Анны донеслись голоса шумной мужской компании. Громкий разговор был слышен даже через музыку, которая снова играла в наушниках. На всякий случай, Анна включила музыку, но наушники оставила в ушах. Она шла мимо уверенной походкой, делая вид, что никого не замечает, и ее ничто не тревожит. 

Чья-то рука тяжело легла девушке на плечо. Она рванулась в попытке убежать, но кто-то уже крепко перехватил ее за талию, не давая возможности улизнуть. В нос ударил запах алкоголя и дешевых сигарет. 

— Привет, красавица, с тобой можно познакомиться? 

— Я не знакомлюсь на улице!

— Очень жаль. А что у тебя в сумке? — он ловко сдернул рюкзак с ее плеча, но это дало ей возможность вырваться и отбежать на некоторое расстояние. Он был пьян и ему требовалось значительно больше времени, чтобы скоординировать движения.  

— Беги налево, там через минуту будет проезжать патрульная машина! Беги же!!! — закричала Мэри. 

  Анна побежала. Она бежала, что было сил пока не выбежала на дорогу прямо под колеса полицейской патрульной машины. Раздался визг тормозов, и Анна приготовилась к удару, но полицейские затормозили в десяти сантиметрах от нее. 

Шурясь на яркий свет фар, Анна пыталась отдышаться. Молодой полицейский вышел из машины и подбежал к ней. 

 — С вами все в порядке?

— Да, то есть нет. Я не знаю…- от пережитого шока у нее заплетался язык. 

— Вот черт! Садитесь в машину. Что с вами произошло?

— Меня ограбили, кажется…

— Что значит кажется?

— Там в подворотне… У меня отобрали рюкзак, но там были только мои конспекты и форма из спортзала. Так что, кажется, не ограбили. 

— Поедем, я отвезу вас в отделение. Необходимо написать заявление. 

— Не пиши! — Мэри снова была здесь. 

— Нет, не надо, в этом нет необходимости. Мне пора идти домой. Разрешите, я пойду?

— Куда вы пойдете в таком состоянии? Я отвезу вас домой. Диктуйте адрес. 

Через тридцать минут они уже остановились у калитки дома, где жила Анна. На прощание, полицейский, которого кстати звали Николай, взял с нее обещание, что такая красивая девушка больше не будет гулять ночью по подворотням. 

— А ты не оставишь мне свой телефон, чтобы иногда я мог позвонить и удостовериться, что с тобой все в порядке? — он широко улыбнулся. При слове «телефон» Анна машинально начала рыться в карманах в его поисках. Мобильника не было. 

— Вот черт! Я его выронила! — разочарованию не было предела. Новый стоит денег, которых пока нет. На глаза навернулись слезы. 

— Эй, не беда, вот возьми мой. Он простенький, но звонить и писать смски умеет, — он улыбнулся и протянул Анне свой мобильник. — Мне на него все равно никто не звонит. Ну до встречи!

И он уехал, а Анна отправилась в свою комнату осмысливать все те необыкновенные события, в к которые она попадает в последнее время. 

На следующей неделе не произошло ничего необычного, разве что Мэри куда-то запропастилась и не отвечала на вопросы сестры. Может быть, ее действительно тут не было, а, может, она просто не хотела разговаривать. Зная Марию, и тот, и другой вариант были вполне вероятны. 

К середине воскресенья Мария наконец-то объявилась. Настроение у нее было на удивление приподнятое для ее состояния. Анна как раз наливала себе чай, когда Мэри произнесла:

— Знаешь, Анна, кажется у меня появился друг. 

Анна слишком глубоко вдохнула и подавилась чаем. Несколько минут она шумно откашливалась под неслышный смех своей покойной сестры. 

— Ну, Анна, я-то хотя бы утонула в бассейне, а не в кружке с чаем, как ты. 

— Какой еще друг?! Как?!

Спокойно, вовсе не обязательно кричать на весь этаж. Оливия тебя не поймет. Поднимайся в свою комнату, и там мы сможем спокойно поговорить. Запомни, тебе вовсе не обязательно говорить. Достаточно просто думать. Молча, понимаешь?

Анна сдержанно кивнула (ей сложно было осознать, что у покойной сестры, мог появиться бойфренд), налила себе новую чашку чая и отправилась наверх, сказав Оливии, что сегодня хочет лечь пораньше. 

— Хорошо, рассказывай, — Анна села на диван и попыталась расслабиться.

— Когда он появился, я была на кладбище,- начала рассказывать Мария.

— Знаешь, сестренка я бы удивилась, если бы ты была где-нибудь еще.

— Прекрасная шутка, Анна. Если бы ты чуть больше читала, твои шутки были бы еще прекраснее. Так вот, если ты не возражаешь, я продолжу. Когда он появился, я была на кладбище. Он похож на поэта. Он бродил между надгробий и так печально смотрел на каждое. Потом, он остановился у моего, и задержался там дольше, чем у остальных. Он сел на скамейку совсем рядом со мной, но конечно он не мог меня видеть. Он начал вслух читать стихи. Какие прекрасные это были стихи, Анна! Потом он сказал, что сожалеет, что такая молодая и красивая девушка, умерла так рано. Это я-то молодая и красивая. Я понимаю, что на памятнике фотография, на которой не видно инвалидного кресла. Но ведь он может никогда и не узнать, что я не могла ходить, правда?

— Хорошо, это конечно прекрасно, что у тебя появился поклонник, но ты будешь теперь делать? Через сорок дней после своей смерти ты должна отправиться на небо к нашим родителям, а не застревать тут, а если бы будешь постоянно о нем думать, то ты непременно застрянешь!

— Разумеется, ты права, но у нас же есть еще несколько дней!

— Ты за несколько дней сумеешь объяснить ему, что ты существуешь, а потом за эти же несколько дней подготовишь его к тому, что скоро тебя не будет?

Нет, это ты объяснишь ему все это.

Я?! Даже не мечтай! — Анна была в ужасе от предложения сестры.

Анна! Хоть раз помоги мне! Я так редко тебя о чем-то просила! Пожалуйста!

Нет, Мэри. Всему должен быть предел. И здравому смыслу тоже. Так вот, твоя просьба находится за пределами здравого смысла. Разговор окончен!

Мэри ничего не ответила. Секунду спустя ее уже не было в комнате, а Анна негодующие стукнула чашкой об стол и открыла лекции, в надежде подготовиться к завтрашнему тесту.

Несколько дней от нее не было никаких вестей, и Анна сдалась. Она отправилась на кладбище, чтобы поговорить с сестрой. Каково же было ее удивление, когда на могиле сестры, она увидела того самого поэта, о котором ей рассказывала Мэри. Он действительно был хорош собой, и у него были печальные глаза. Анна подошла к нему и села рядом на кладбищенскую скамейку. Молодой человек посмотрел на нее сначала отстраненно, но потом его глаза округлились. 

— Мария? — его голос был скорее удивленным, чем напуганным. 

— Нет, меня зовут Анна. Мария это моя сестра. Мы близнецы. 

— Ясно, —  он снова потерял интерес. 

— Как тебя зовут? 

— Константин, а что?

— У тебя красивые стихи, Константин. 

— Откуда вы знаете, ведь я никому их не читаю. 

— Ну, моей сестре ты их читал. И они оказались довольно неплохими. 

— Ясно, вы были рядом и слышали, как я читал.

Анна покачала головой и кивнула на могилу сестры. Глаза поэта снова стали квадратными.

— Но ведь она умерла. 

Анна кивнула и сделала глубокий вдох. 

— Понимаешь, близнецами рождаются не просто так. Мы очень тесно связаны от рождения и до самой смерти. Мы можем чувствовать друг друга на расстоянии. И как недавно выяснилось, мы можем общаться даже после смерти одного из нас. Подожди, не надо на меня смотреть, как на сумасшедшую. Я понимаю, что это звучит бредово, я бы сама ни за что в жизни этому не поверила, но это так. 

— Уходите. Я не знаю зачем вы пришли, но вы не сказали ничего хорошего. Все это походит на злую шутку. 

— Нет, нет постой. Пойми, мне рассказала о тебе Мария, — Анна снова кивнула не могилу сестры, — И я была категорически против того, чтобы идти сюда и общаться с тобой. У меня полно своих проблем. Но Мэри так мало осталось времени здесь, а мне важно, чтобы она смогла уйти счастливой. Понимаешь? 

— Что значит осталось мало времени?

— Через сорок дней после смерти, души умерших уходят от нас. Я думала, тебе это известно. 

— Почему я должен верить вам?

— Ты не должен, — Анна пожала плечами и собралась уходить. 

— Постойте. Я придумал решение. Ну чтобы проверить правдивость ваших слов. 

— Да? И какое же? 

— На другом конце кладбища есть сторожка. Сейчас сторожа нет, и пока его нет, я присматриваю за кладбищем.  Я запру вас там, и вернусь сюда читать стих, который написал сегодня ночью. Если вы действительно общаетесь с Марией, то сможете повторить хотя бы несколько строк. 

— Другого варианта у меня нет, правильно?

Константин покачал головой. 

— Хорошо, тогда пошли в твою хижину. 

— Это сторожка. 

— Не вижу принципиальной разницы, Костя. 

Он пошел вперед, а Анна убито поплелась следом, мысленно проклиная поэта и понося прихоть сестры. 

— Нет, ну куда ты меня втянула?! Нет, ты посмотри. Я тащусь в хижину на кладбище. А вдруг он какой-нибудь извращенец?

— Успокойся, во-первых, ты идешь не в хижину, а в сторожку. А во-вторых, он совершенно не опасен. Мне-то ты можешь поверить?

— Хорошо, но так и знай, что в отместку за все это предприятие я засажу твою могилу лилиями, которые ты терпеть не можешь. Так и знай, Мэри. 

Минут через десять Анна уже осталась одна в сторожке, ожидая пока поэт закончит  чтение своих мемуаров, и сестра перескажет ей их. Прошло еще минут двадцать, прежде, чем в голове у нее зазвучал голос Марии. 

— Эти стихи оказались еще прекраснее предыдущих. Представляешь, он читал мне стихи, а сам думал о том, что хочет меня поцеловать. И из-за этого он постоянно сбивался и начинал читать снова. Представляешь?

— Очень мило с его стороны, — Анна начинала негодовать. 

— Слушай. Я должна успеть тебе пересказать его стихи. 

— К черту! Слышишь?! К черту и его стихи, и его самого!

В этот момент в сторожку вернулся поэт. Он стоял и удивленно смотрел на кричавшую Анну. Девушка заметила его возвращение и начала надвигаться с явным желанием увеличить количество покойников на этом кладбище хотя бы на одного. 

— Как вам мои стихи?

Анна замерла окончательно пораженная его наглостью. 

— Стихи?! О каких стихах ты говоришь, хренов извращенец, когда только что ты представлял, как целуешь мою сестру?! 

— О, нет, — застонала Мария.  

— Откуда вам известно о поцелуе? — юноша был поражен и напуган, однако надежда уже затеплилась в его душе. 

— А ты думаешь я тут шутки шутить пришла, чтобы тебя развлечь?! О том, что крутится в твоей несчастной голове мне рассказала Мария! Черт бы подрал вас обоих! 

Прокричавшись, Анна немного успокоилась и села на пол перевести дух. Устало вздохнув, она достала пачку сигарет и закурила. 

— Садись, поговорим спокойно, — пригласила она юношу. 

— Я не знала, что ты куришь, — обиженно протянула Мэри. 

— А я ее знала о том, что вы тут вытворяете. Мы квиты, сестренка. 

— Значит так, — начала свое необычное повествование Анна, — как ты заметил, мы с Марией близнецы. И между близнецами всегда устанавливаются крепкие отношения. Так вот, наши отношения с сестрой оказались настолько прочными, что мы поддерживаем контакт даже после ее кончины. Так что она действительно тут, действительно слышит тебя и действительно рассказывает все (или почти все) мне. Это была хорошая новость. Теперь плохая. Как тебе должно быть известно, души покойных остаются с нами всего сорок дней после смерти. По поим расчетам у вас осталось дней пятнадцать, не больше.  

— Что же мне делать? — в голосе поэта было столько отчаяния, что даже рассерженной Анне стало его жаль.  

— Что делать?  Ничего не делать, у вас есть две недели на то, чтобы побыть вместе, а потом Мэри уйдет от нас туда, где ее ждет наша семья. Правда, Мэри?

Ответа Анна так и не дождалась, все сидели и молчали. 

— Что ж, короткое счастье лучше длинной разлуки, — задумчиво произнес Константин. 

— Отлично, хотя бы одна здравая мысль за сегодняшний день. Кстати, у меня есть идея, как  вы сможете общаться. Ты будешь нести всякую чушь, адресованную моей сестре, а вечером она будет диктовать мне ответы, которые я буду записывать на бумаге и отдавать тебе при случае. Как вам такой вариант? Возражений нет? Так я и думала. На этом разрешите мне от кланяться и оставить вас вдвоем. 

С этими словами Анна вышла и отправилась домой, чтобы немного поспать и заново осмыслить то, что сейчас произошло. 

Через пару дней Анна поняла, что писать ей придется много и обстоятельно. Этот роман в письмах развивался настолько стремительно, что Анна не переставала удивляться пылкости покойной сестры. Она даже начала чувствовать себя тенью Марии, как некогда Мэри чувствовала себя ее тенью.  

Когда Анна в очередной раз передавала письма Косте, он схватил ее за руку и сказал:

— Я не могу так больше. Меня постоянно мучает мысль, что совсем скоро Марии не станет. Она скоро уйдет. Ты понимаешь?

— Конечно я понимаю, именно об этом я и говорила вам обоим, когда вы задумали весь этот роман. 

— Анна, что мне делать? 

— Тебе? Ничего. Отпустить ее через пять дней и жить дальше. 

— Анна ты не понимаешь! А если я попрошу ее остаться, она же сможет остаться? Сможет?

-Прекрати эту истерику немедленно! Мария не может остаться здесь! Мертвым полагается быть в другом мире, и мы все это знаем.

Анна вернулась домой в отвратительном настроении. К своему удивлению она застала в своей комнате призрак сестры, которая уже давно здесь не появлялась. По-видимому, Мария была чем-то очень расстроена. 

— Что случилось? 

— Он не хочет, чтобы я осталась. 

— Тебя это удивляет? 

— Я думала он меня любит…

— Конечно он тебя любит, но подумай сама, что толку от такой любви. Вы ведь даже общаться не можете без моей помощи.  

— Наверное, ты права…

— Наверное? Мэри, подумай о родителях и бабушке. Чтобы они сказали, если бы знали все это? Вряд ли они бы это одобрили. Да и я не могу вечно быть вашим посыльным. Понимаешь? У меня должна быть своя жизнь. Нормальная жизнь. Пойми это. 

Мэри ничего не ответила. Анна не видела ее несколько дней. Она появилась за сутки до своего ухода. 

— Завтра мы расстанемся очень надолго. 

В ее голосе не было печали. Она была спокойна, собрана и готова к тому, что случится так или иначе. 

 — У меня есть просьба, сестренка. Ты сможешь ее выполнить?- Мария говорила тихо, но  решительно.

 Я постараюсь. Если это будет в моих силах, конечно.

 Перед уходом я бы хотела почувствовать практически забытые ощущения. Теплоту горячего чая в тонкой фарфоровой кружке, запах цветов, шершавые листья книги… Понимаешь? Ведь я больше никогда этого не испытаю.

 Это возможно?

 Теоритически.

 Насколько теоритически?

 Я слышала, что это возможно. Но я не знаю ни одгого призрака, который так делал. 

 То есть ты общаешься с другими призраками? И много вас тут?

 Достаточно. Можешь считать это моим клубом по интересам. 

 Так ясно.  И как нам это сделать?

 Ну, тебе нужно полностью расслабиться и довериться мне, а я попытаюсь войти в твое тело и что-нибудь поделать. Другого способа проверить эту теорию я не знаю.

 Ясно. Давай попробуем, но мне эта идея категорически не нравится. Понятно?

Анна, с таким настроем у нас ничего не получится. Тебе надо полностью расслабиться. Может, ты выпьешь чего-нибудь? Ты всегда так делаешь, когда хочешь расслабиться в новой компании. Насколько я могла видеть тебе, это помогает.

Мэри! Какого черта?! Ты что постоянно следишь за мной?

 Я не слежу. Я присматриваю за тобой, чтобы ты не наделала глупостей, как с тем старикашкой. Помнишь?

 Ладно. Я пытаюсь расслабиться. Помолчи хоть минуту. 

Анна села в кресло, закрыла глаза и глубоко вздохнула. Расслабиться было довольно сложно, но она очень старалась, изо всех сил представляя пение птиц и прочие вещи, которые рекомендуют при релаксации.

Мария покружила вокруг сестры, безуспешно пытаясь проникнуть в ее голову.

Не получается!

 Почему? 

 Откуда я могу это знать? Ты меня не пускаешь!

 Все, Мэри, хватит. Я ложусь спать. Завтра у меня будет еще один трудный день.

 Может попробуем еще раз?

Нет, Мэри. Мы не будем пробовать еще раз. Я буду спать. Чего и тебе советую, если ты, конечно, вообще когда-нибудь спишь. Спокойной ночи, Мэри.

С этими словами Анна забралась под одеяло и выключила свет. Несколько минут поворочавшись, она заснула. Мария какое-то время слушала ровное дыхание сестры, а потом попробовала еще раз пробраться в ее тело. 

Получилось! Первым, что почувствовала Мэри, был запах свежего постельного белья, на котором спала Анна. Потом на щеке появилось ощущение подушки. Мэри уже попыталась пошевелиться, как проснулась Анна. Ее голос очень громко зазвуал в голове.

Какого черта?! Мария! Что ты тут делаешь?

 Прости! Прости! Только не паникуй, хорошо? Мне очень тяжело удерживаться внутри тебя. Если ты меня сейчас выкинешь, у нас уже точно ничего не получится. Успокойся, хорошо?

 Ладно, я попробую. Попробую. 

Примерно через пятнадцать минут Мария уже настолько освоилась, что сумела даже самостоятельно (в теле сестры, разумеется) подняться с кровати и пройтись по комнате. Нельзя сказать, чтобы Анне очень нравилось все это занятие, но она очень хотела порадовать сестру. Тем более, что скоро той не станет.

— Я понимаю, что ты устала, но может быть выпьем какао? — Мария с надеждой обратилась к сестре.

Анна не возражала. Они вместе пошли на кухню и сделали себе одну чашку какао на двоих. Когда они вернулись в комнату и выпили уже половину дымящегося шоколадного напитка, Анна произнесла:

— Знаешь, это очень странное ощущение. Мы пьем на двоих одну чашку какао. У нас всего две руки на двоих. И всего одна голова. Мы сейчас  даже ближе, чем сиамские близнецы. Я буду скучать, Мэри, правда. Пока мы были постоянно рядом, я и представить не могла, что когда-нибудь останусь совсем одна. Понимаешь? А теперь вот я остаюсь. Не знаю, что я буду делать, без твоих советов.

— Не плачь, сестренка. Твои слезы — мои слезы. Особенно сейчас. 

Девушки улыбнулись друг другу. Они просидели полночи, вспоминая совместные детские годы, перелистывая книги и семейные альбомы. Мария снова вдыхала любимый аромат книг, а Анна старалась отогнать мысли о скорой разлуке. 

Ближе к рассвету сестры уснули. Завтра они вместе пойдут на кладбище, чтобы попрощаться друг с другом и Константином, о котором Мария говорила с легкой грустью. 

— Доброе утро, Оливия! — Анна не выспалась и была несколько рассеяна.

— Доброе утро, Анна.

Оливия уже приготовила завтрак и села пить кофе, когда Анна, сделав над собой огромное усилие, произнесла:

— Оливия, у меня к тебе есть просьба. Только умоляю не пойми ее превратно. 

— Что за просьба?

— Оливия… Я бы хотела одна сходить попрощаться с сестрой. Совсем одна. Можешь подождать меня дома?

— Но, я же практически заменила вам родителей, я заботилась о вас, растила вас. И теперь ты запрещаешь мне попрощаться с Марией. Анна!

— Оливия, прости. Я была бы рада тебе все объяснить, если бы могла. Прости.

С этими словами Анна вскочила из-за стола, схватила сумку и убежала. Оливия печально пожала плечами.

— Знаешь, Мэри. Если ты нас видишь, то обещай присматривать за сестрой. Я всегда буду тебя помнить.

— Я обещаю, — прошептала Мария, но никто ее разумеется не услышал.

На часах было пятнадцать минут двендацатого, когда они собрались возле могилы Марии. Константин нервно закусывал губу, пытаясь сдержать слезы. Анна смотрела в пустоту, молясь, чтобы мужество не изменило ей в последний момент. Мария старалась думать о предстоящем спокойно, но ее уже начинала охватывать настоящая паника перед неизвестностью. Наконец, Анна глубоко вздохнула.

— Мэри, сестренка, я уже попрощалась с тобой этой ночью. Последнее, что я хочу тебе сказать, пока ты со мной, я люблю тебя. Всегда любила, и всегда буду тебя любить. А теперь мой прощальный подарок вам обоим. 

 С этими словами Анна закрыла глаза, отдав сестре свое тело на то короткое время, которое у них осталось.

— Костя? — голос Марии дрожал и практически ничем не отличался от голоса сестры.

— Мария, Маша, Машенька… Это ты?! 

— Я. Это действительно я. 

Костя сдавил ее в объятиях, сливаясь с ней их первым и последним поцелуем. Мария ушла. Ее больше нет на этой земле, но она навсегда останется в сердцах тех, кто любит ее.