Тромб-таки оторвался. 3 часа ночи между пятницей и субботой. Я еду в карете скорой помощи в больницу, по счастью расположенную в моем районе, и диктую мужу инструкции, когда звонить адвокату и забирать завещание. Муж говорит, что я ненормальная. И что все будет хорошо. Врачи молчат. Мне бы тоже помолчать, но я вспоминаю, что после отхождения тромба у меня есть 15 минут жизни до того, как будут затронуты важные центры мозга. И я тихо сжимая руку мужа говорю, что очень всех люблю. Фельдшер суматошно листает историю болезни, которую я уже 2 месяца ношу с собой как раз для такой вечеринки. Фельдшер кричит в трубку, чтобы готовили операционную. Что будем через 3 минуты. Я замолкаю и, кажется, теряю сознание.

Где-то вдалеке муж кричит, что я не давала согласия на трепанацию. «Разберёмся», —отвечают ему.

Противный звук каких-то приборов. Тяжелая мужская рука сжимает мою ладонь. Я пугаюсь и вздрагиваю. В этот момент раздаётся голос брата, которого я не видела со дня свадьбы.

— Ты откуда тут? — шепчу я.

— Муж твой позвонил и сказал, что ты умираешь, а я в завещании на упомянут. Прилетел 2 часа назад.

— Хорошо, а он где?

— Тут рядом, в кресле спит.

— Пусть спит, не буди.

Я открываю глаза, но темнота вокруг не рассеивается. Для надежности я нащупываю пальцами глаза и попадаю ногтем прямо в широко открытый глаз.

— Почему я ничего не вижу?! Почему я не вижу?!

На мои крики сбегаются врачи. Меня просят успокоиться. Просят по очереди поднять каждую ногу и руку, коснуться пальцем носа, рассказать алфавит и даже спрашивают, помню ли я события прошлой недели.

Слёзы противно затекают в уши. Муж и брат держат меня за руки.

— Судя по всему, операция прошла успешно, — сообщает мне врач.

— Тогда какого хрена я ничего не вижу?

— Зрение должно вернуться.

Врач уходит, а я остаюсь в палате.

— Господи, я ведь даже повеситься не смогу. Как я буду писать? А водить машину?

Дальше меня успокаивают тем, что если я всё-таки останусь слепой, то мне найдут красивую ассистентку, которая будет записывать мои мемуары, а я буду на ощупь знакомиться с её красотой. «Да и потом, ты всегда мечтала о собаке», — попытался пошутить брат. Следующие несколько часов я требовала морфия и галоперидолу. Видимо мои вопли достигли ушей кого-то из врачебного персонала. Потому что, когда я в очередной раз моргнула, в пятне света передо мной появились говорящие усы. Они были настолько занятны, что я совершенно не слушала, что именно они говорят. Я моргнула ещё несколько раз, и под усами прорисовались губы, смешно складывающие слова.

— Усы, как у фюрера, — неожиданно для самой себя произнесла я.

— Что? — ошалело спросил врач.

— Я говорю, что у вас усы, как у фюрера, — терпеливо повторила я. Мне почему-то захотелось донести до общественности эту аналогию.

Минут через дцать передо мной окончательно прорисовались взволнованные лица родных и недовольное лицо врача с фюрерскими усами.

И мы поняли, что на этот раз всё обошлось, и всё будет хорошо. По крайней мере пока.